Суперпрецедент. Часть первая. 1865 - 1914 годы

Суперпрецедент - понятие неофициальное. Его не встретишь ни в законодательных актах, ни в актах подзаконного регулирования, разве что только в некоторых судебных докладах, да и то, только для красного слова и ораторского эффекта. В неформальной юридической речи используется оно, однако, весьма часто.

На профессиональном языке юристов англоязычной традиции права суперпрецедентом принято называть рассмотренное одним из высших судебных присутствий страны дело, отмеченное некоторыми особенными характеристиками. Это может быть кейс с совершенно уникальными обтоятельствами дела, встретившимися в судебной практике впервые. Такое бывает редко, поскольку ничто в отношениях между людьми не ново и не оригинально, но все же случается.

Иногда суперпрецедентом именуют уже известную спорную диспозицию, отмеченную каким-то особенными обстоятельствами, житейской или юридической яркостью, выраженной в принятом судом решении. Наиболее же часто суперпрецедентом именуют решение суда, которое создало не просто новую норму прецедентного права, но дало новое направление или новый импульс всему развитию юридической мысли и нормативно-правового регулирования некоторой отдельной области частноправовых или публично-правовых отношений. Иными словами, суперпрецедент – это историческая веха в развитии прецедентного законодательства, многие нормы которого со временем находят свое место в законах. А потому суперпрецедент, как правило, это еще и историческая веха в развитии законодательства в целом.

В связи с празднованием своего 150-летия, в 2015 году авторитетная британская некоммерческая организация «The Incorporated Council of Law Reporting for England and Wales» («Инкорпорированный совет по публикации докладов высших судебных учреждений Англии и Уэльса»), созданная еще в 1865 году с целью подготовки и публикации записей о состоявшихся судебных решениях, распространения этой информации среди профессионального юридического сообщества в удобной форме систематизированных журналов и каталогов, выступила с инициативой определить наиболее важные с точки зрения развития британского законодательства и общества судебные решения за период с 1865 года (года создания самого Совета) и до 2014 года.

Советом было опубликовано 5 подборок судебных докладов, которые, по мнению составителей, являются суперпрецедентами для своих эпох. Английским практикующим и академическим юристам было предложено отобрать из каждого компендиума по одному-два доклада, фиксирующих, по их субъективному мнению, эпохальные решения. Предполагалось, что путем такого опроса будет составлен сборник из десятка «супер-суперпрецедентов», тексты которых можно будет высечь в мраморе, отлить в бронзе, покрыть сусальным золотом и явить всему миру в качестве высшего достижения английской судебной мысли за прошедшие полтора века.

К сожалению, минуло уже три года, но результаты проведенного опроса так и не были опубликованы Советом. Вероятно, иссяк интерес к теме, либо мрамор с бронзой оказались дороговаты. На британский юридический мир нахлынула волна блокчейнов, юридических чатботов, искусственного интеллекта и прочих электронных диковин. Приоритеты изменились, и всем в Англии стало как-то не до судебных докладов о делах, давно уже утративших свою актуальность. Они так и остались известными очень узкому кругу современных юристов только лишь пыльными памятниками золотому веку английского судебного нормотворчества.

Эти памятники я благоговейно сохранил в электронном мозге своего компьютера. Каждый сборник состоит из десяти судебных докладов и в совокупности насчитывает до трехсот листов текста, переводить который интересно, но достаточно сложно, поскольку доклады 19 века и довоенной эпохи содержат во множестве юридические термины и выражения, утратившие или изменившие свой смысл для современной юриспруденции.

Доклады весьма любопытны своим содержанием. Конечно, нужно постоянно принимать во внимание то, что изложенные в них судебные решения явились прорывом не вчера, а много лет назад. В них изложены мысли, кажущиеся нам сегодня или странными, или очевидными. Но в последнем случае нужно помнить, что такая очевидность судебной логики и принятых решений оценивается нами, исходя из понимания современных нам условий жизни общества, но сами по себе такие условия не сложились бы, если бы в свое время судом не было принято того решения, которое сегодня по степени своей сложности выглядит заданием для студента первого курса обучения в юридическом институте.

Нам всегда кажется, что мы умнее древних. Точно также к нам самим будут относиться наши потомки. Они тоже будут считать сегодняшние горячие темы юридических споров и обсуждений смешными и нелепыми, и будут удивляться тому, как мы не могли догадаться в ходе таких споров о простейших и самых наглядных решениях, которые они уже будут знать, а мы сегодня еще только обсуждаем.

Ниже приводится, по возможности, максимально краткое и (я надеюсь!) доходчивое изложение первой сформированной Инкорпорированным советом подборки суперпрецедентов за 1865 – 1914 годы. Приводится в качестве примера и безо всяких претензий на многозначительность и обладание высшим знанием. Сегодняшняя практическая ценность этих решений, вероятно, стремится к нулю, поэтому такую публикацию нужно оценивать только и исключительно с точки зрения расширения нашего с вами юридического кругозора, внесения в общую копилку юридического знания еще одной его небольшой крупицы.

Возможно, что сделанный Инкорпорированным советом выбор в пользу именно этих судебных докладов как суперпрецедентов покажется кому-то натянутым и не очень обоснованным. Но оспаривать этот выбор имеют профессиональное и моральное право только юристы англоязычного мира. Мы же, как представители совершенно другой политической, экономической и юридической реальности, должны воспринимать его как данность. Освященную высоким авторитетом составителей такой необычной судебной хрестоматии.

В подборку докладов за 1865 – 1914 годы вошли следующие дела:

1. T. Fletcher v. J. Rylandes and J. Horrocks, 1868 год. Дело о затопленной угольной шахте и о причинении вреда соседской недвижимости.

2. Livingstone v. The Rawyards Coal Company, 1880 год. Дело о расчете убытков от неосновательного изъятия полезных ископаемых.

3. Bradlaugh v. Gossett. 1884 год. Дело о юрисдикционных полномочиях суда в отношении высшего законодательного органа.

4. The Queen v. Dudley and Stephens, 1884 год. Дело о преднамеренном убийстве и каннибализме при экстремально тяжелом стечении жизненных обстоятельств.

5. William Derry and others v. Sir Henry William Peek, 1889 год. Дело об обмане инвестора.

6. Carill v. Carbolic Smoke Ball Company. 1892 год. Дело об обещанном в рекламе вознаграждении.

7. Aron Salomon v. A. Salomon and Company, Limited, 1896 год. Дело о несостоявшемся прорыве корпоративного занавеса.

8. Wilkinson v. Downton, 1897 год. Дело о деликте «веселого» розыгрыша.

9. Scott (otherwise Morgan) and Another v. Scott, 1913 год. Дело о непорочном замужестве и о гласности судебного разбирательства.

10. Ibrahim v. The King, 1914 год. Дело о признательных показаниях.

1. T. Fletcher v. J. Rylandes and J. Horrocks, 1868 год. Дело о затопленной угольной шахте и о причинении вреда соседской недвижимости.

Если собственник земельного участка, в отсутствие с его стороны явного намерения причинить вред чужому имуществу или небрежности, пользуется своим земельным участком в соответствии с традиционным и обычным порядком использования земель, то он не несет ответственность за вред, причиненный случайно имуществу собственника соседнего земельного участка.

Но если собственник земельного участка располагает на своем участке имущество, которое естественным образом не принадлежит к такому участку, является источником опасности и может в отсутствие надлежащего за ним контроля вызвать причинение вреда вследствие своих характерных особенностей, то собственник земельного участка несет ответственность за любой случай деликта хотя бы и в отсутствие с его стороны явного намерения причинить такой вред или небрежности.

Истец являлся арендатором шахты, посредством эксплуатации которой вел добычу угля. Ответчики являлись собственниками соседнего участка и расположенной на нем мельницы. Шахта соединялась с заброшенными подземными выработками, которые, в том числе, располагались и под этим соседним участком.

Для повышения эффективности работы своей мельницы ответчики решили на своем земельном участке соорудить новый водный резервуар (пруд), для чего пригласили компетентных, с их точки зрения, инженеров и подрядчиков.

При устройстве пруда никаких мер к блокированию старых шурфов нанятые ответчиком горный инженер и подрядчик не предприняли. В результате, при заполнении резервуара водой она прорвалась в старые шурфы и через заброшенные шахтные выработки затопила разрабатываемую истцом шахту.

Рассмотревший дело в первой инстанции суд не обнаружил в действиях ответчиков какой-либо личной небрежности. Суд отметил, что ответчики не знали и не могли знать, что под их земельным участком проходят какие-то старые угольные выработки, соединяющиеся между собой и с еще действующей угольной шахтой, ныне затопленной. Лично со своей стороны ответчики не могли никоим образом предотвратить такое затопление.

Собственник имущества, пользующийся им добросовестно, традиционно и без каких-либо отклонений в опасную сторону, не может быть признан ответственным за любой возможный вредоносный случай, который может произойти вследствие такого использования.

По мнению судебных представителей ответчиков, в возникновении у него убытков в определенной степени был виноват сам истец. В течение целого ряда лет разрабатывая угольную шахту, он не мог не знать о наличии подземных ходов и перемычек, соединяющих эту шахту с заброшенными выработками. Будучи осмотрительным пользователем, он должен был предупредить ответчиков о таких особенностях недр их участка, но не сделал этого, а спокойно наблюдал, как устраивается и наполняется водой мельничный пруд.

Наоборот, ответчики со своей стороны проявили максимальную разумную осмотрительность, наняв для производства земляных работ инженера и подрядчика, компетентность и опыт которых подтверждаются имеющимися в деле материалами. Последние, однако, не проявили того профессионализма, который от них требовался, а потому именно они должны быть признаны виновными в причинении вреда и нести за это ответственность.

Судебные представители истца утверждали обратное. Если бы затопление шахты определялось естественными причинами, например, вследствие природного наводнения, то никакого повода к иску бы не было. Однако затопление шахты находилось в прямой причинно-следственной связи с устройством ответчиками на своем участке мельничного пруда и заполнением его водой. Невозможно возражать против такой очевидности.

Ответчики обязаны были предвидеть возможные негативные последствия своих действий, чего не сделали.

По результатам прений сторон и оценки всех обстоятельств дела суд первой инстанции отказался признать ответчиков ответственными за причиненный истцу вред.

Апелляционная инстанция отменила это решение, постановив, что за причиненный истцу вред ответственность должна быть возложена на ответчиков.

Дело было принято к рассмотрению высшим судом страны – Апелляционным комитетом Палаты лордов Парламента (после реформы 2005 года – Верховный суд Великобритании).

Верховный суд указал, что если бы вода скопилась на участке ответчиков естественным образом, после чего просочилась бы в шахту истца и причинила ему вред, то никакого основания для иска не было бы. Ответчики не обязаны предотвращать выпадение осадков или осушать свой участок ради того, чтобы истец мог и далее нормальным образом эксплуатировать свою шахту.

Свою деятельность по устройству мельничного пруда ответчики осуществляли на свой риск, который включает, помимо прочего, риск причинения вреда соседскому имуществу вследствие действия не естественных, но искусственно созданных ответчиками причин реализации этого риска.

В результате жалоба ответчиков на решение апелляционной инстанции была отклонена и оно было оставлено в силе.

Обращает на себя внимание то обстоятельство, что заявителем по деликтному иску в данном деле выступил не собственник земельного участка и шахты, но ее долгосрочный арендатор. Суд никак не отметил в своем решении это обстоятельство, из чего можно сделать вывод о том, что для цели установления универсальной правовой нормы об основаниях и условиях привлечения к гражданско-правовой ответственности за вред, причиненный соседской недвижимости, суд уравнял в правах собственника поврежденного имущества и его долгосрочного арендатора.

2. Livingstone v. The Rawyards Coal Company, 1880 год. Дело о расчете убытков от неосновательного изъятия полезных ископаемых.

При определении размера возмещения убытков, причиненных собственнику земельного участка неосновательным недропользованием (изъятием полезных ископаемых в отсутствие правовых оснований) следует исходить из той стоимости изъятого, которую мог бы получить сам собственник участка, а не из той стоимости, которую получил причинитель вреда в результате неосновательного изъятия полезных ископаемых.

При этом, при определенных условиях, наилучшим обоснованием размера подлежащих возмещению убытков может являться размер платы за недропользование (роялти), который составлял размер платы за добычу тем же правонарушителем или другим лицом аналогичных полезных ископаемых на соседнем или ином близлежащем участке.

Мистеру Г. посчастливилось быть собственником крупного земельного участка, под которым залегали различные полезные ископаемые, в том числе уголь и железная руда. Из этого своего большого участка он выделил земельный надел площадью менее одного гектара, который продал железорудной компании. При продаже участка мистер Г. оговорил за собой, своими наследниками и их потомками сохранение права недропользования, предоставив железорудной компании только разрешение (лицензию) на добычу руды с условием внесения за это платы (роялти) в пользу самого мистера Г., его наследников и их потомков. Английское право допускает подобное расщепление правомочий собственника в отношении недвижимого имущества.

Соглашение содержало оговорку только в отношении права железорудной компании на добычу железной руды и ни словом не упоминало про уголь, а он, оказывается, под поверхностью земли тоже присутствовал.

Отработанный железорудной компанией и переставший представлять для нее интерес участок приобрел мистер Л. Причем, вместе с участком покупателю досталось также около тридцати шахтерских домиков, которые успели вырасти на приобретенном участке.

Приобретая участок, мистер Л. пребывал в полной уверенности, что права пользования любыми недрами под участком ему не принадлежат, но зарезервированы за мистером Г., его наследниками и их потомками.

Мистер Г. скончался и все его земли унаследовал мистер М., который также считал, что покойный зарезервировал за собой и своими наследниками права недропользования в отношении любых полезных ископаемых. Эти права на разработку недр под всеми своими землями, а также под участком мистера Г., он передал угольной компании с условием об уплате роялти в размере 6 пенсов за каждую тонну поднятого на поверхность угля.

Угольная компания приступила к добыче угля рьяно. Из недр крошечного участка площадью менее гектара компания изъяла почти 6 тысяч тонн угля. Все шахтерские домики, стоявшие на участке, были приведены в негодность.

Только после всего этого мистер Л. опомнился и поторопился выяснить точное содержание своих прав на участок, который он приобрел и который испортила угольная компания. Тут-то и выяснилось, что никакого права на добычу угля на участке мистера Л. у угольной компании не было, поскольку покойный мистер Г. зарезервировал за собой и своими потомками только право добычи железной руды на участке мистера Л.

Возник конфликт.

Суд первой инстанции отказал истцу в возмещении вреда, причиненного угольной компанией расположенным на участке шахтерским домикам, указав, что аналогичный вред причинил бы этим постройкам и сам истец, если бы вознамерился самостоятельно осуществить свое право на добычу угля. Суд определил размер убытков, причиненных истцу неосновательным недропользованием. Суд исходил из предположительной оценки текущей рыночной стоимости угля, уменьшенной на величину затрат угольной компании по его добыче. С таким решением согласился истец, но не согласился ответчик, который подал апелляционную жалобу.

Апелляционный суд отменил решение суда первой инстанции и присудил истцу убытки за поврежденные ответчиком шахтерские домики, а также пересчитал размер убытков истца, причиненных неосновательным недропользованием. В основу своего расчета апелляционный суд положил размер платы за добычу угля (роялти), которую ответчик уплачивал собственникам земельных участков, соседствующих с земельным участком истца. Размер присужденного в этой части возмещения убытков получился в три раза меньшим по сравнению с размером возмещения, определенным судом первой инстанции. На этот раз с судебным решением не согласился истец и обжаловал его в верховный суд страны - в Апелляционный комитет Палаты лордов Парламента Великобритании.

В Апелляционном комитете судебные представители истца настаивали, что при расчете причиненного их доверителю неосновательным недропользованием вреда нельзя из рыночной стоимости угля вычитать сумму расходов на его изъятие из недр. Именно полная рыночная стоимость безо всяких вычитаний и уменьшений составляет выгоду ответчика, которая должна быть возвращена им истцу для компенсации причиненного ему вреда. Истец вообще не собирался ни добывать уголь на своем участке самостоятельно, ни предоставлять право его добычи кому-либо. Возместить причиненный истцу вред в натуре невозможно, значит, ответчик должен передать истцу все, что он получил в результате своих неправомерных действий.

Если из суммы полученного угольной компанией дохода от продажи угля вычесть сумму расходов, затраченных на извлечение этого угля из недр земельного участка мистера Л., получится, что правонарушитель будет лишен прибыли, но не будет лишен тех средств, которые в составе о бщехозяйственных затрат были потрачены им на себя. Фактически истец получит только увеличенное на некоторую сумму роялти, т.е. плату за пользование недрами его земельного участка, разрешение на которое истец не давал и давать не собирался.

Судебные представители ответчика возражали. Вопрос заключается не в том, каким образом правонарушитель распорядился незаконно добытым углем, но в том, как мог бы поступить с этим углем сам истец. Он мог бы оставить его в земле и не получить никакой прибыли. Но он мог бы извлечь уголь из недр для того, чтобы продать его и получить прибыль. В этом случае он понес бы все те же самые расходы, которые понес ответчик, и получил бы не больше того, что получил ответчик.

Судебные представители ответчика также отметили, что если бы истец решил извлечь прибыль от недропользования, то никакой другой возможности кроме предоставления разрешения на добычу угля ответчику у него бы не было. На всех участках, окружающих участок истца, добычу угля ведет именно ответчик, и доступ к участку истца какого-либо иного недропользователя невозможен. В этом случае вся ценность угля для истца заключалась бы только в том роялти за лицензию, которое ответчик уплачивал бы истцу.

Обсуждая вопрос об определении размера причиненного истцу вреда, Апелляционный комитет указал, что в данном случае правонарушение было совершено угольной компанией в состоянии обоюдного добросовестного заблуждения. Истец добросовестно заблуждался, думая, что уголь в недрах его земельного участка ему не принадлежит, а ответчик добросовестно заблуждался, думая, что приобретенное им право добычи угля включает в себя также добычу на участке истца.

Истец мог бы утверждать, что он не собирался добывать уголь и желал бы оставить его в недрах участка, и что именно таким образом он получил бы максимальное удовлетворение от обладания своей земельной собственностью. Однако, возместить вред в натуре, т.е. вернуть уголь в землю, невозможно. Следовательно, речь может идти только о денежной компенсации.

Апелляционный комитет согласился с доводами ответчика и сформулировал максиму о том, что размер возмещения убытков, причиненных неосновательным недропользованием, должен определяться ценностью полезных ископаемых для лица, из недр участка которого они изъяты, но не их ценностью для правонарушителя.

Суд нижестоящей инстанции правильно установил, что ценность угля для истца не может равняться той прибыли, которую он бы извлек, если бы сам добыл уголь и сам реализовал его на рынке. Никакой технической возможности для самостоятельной добычи угля у истца нет. Следовательно, ценностью угля для истца является та сумма денежных средств, которую он получил бы от другого лица, которое смогло бы добыть уголь на его участке и продать его. Но в данном конкретном случае истец получил бы только роялти, а вовсе не всю выручку от продажи угля угольной компанией, поскольку установлено, что для истца единственным реальным разработчиком недр его участка и плательщиком роялти мог являться только ответчик, добывающий уголь на всех соседних с истцом участках.

Из этого рассуждения суд высшей инстанции сделал вывод о том, что истцу в качестве возмещения причиненного ему неосновательным недропользованием вреда должна быть выплачена та ценность угля, которая представлена платой за недропользование (роялти), уплачиваемой за добычу угля угольной компанией собственникам соседних с истцом участков.

В судебном докладе обращает на себя внимание то обстоятельство, что суд полностью обошел молчанием вопрос о правовой квалификации случая неосновательного недропользования. Составляет ли такое недропользование деликт, причиненный недвижимому имуществу собственника земельного участка, или неосновательное обогащение? Следуя за логикой судебных рассуждений, можно предположить, что речь все же шла о деликте.

3. Bradlaugh v. Gossett. 1884 год. Дело о юрисдикционных полномочиях суда в отношении высшего законодательного органа.

Палата общин Парламента является саморегулируемой организацией законодателей, внутренняя процедурная деятельность которой находится вне юрисдикции суда. Суд не вправе оценивать, что именно и с какой целью сказано или сделано в стенах Парламента.

Парламентарий сделал попытку получить в суде интердикт, требующий от парламентского секретаря, осуществляющего контроль за поведением депутатов, воздержаться от исполнения решения Палаты общин об отстранении парламентария от участия в парламентской деятельности и выдворении его из зала заседаний.

Конфликт разгорелся в парламентском закулисье и о его содержании судебный доклад умалчивает.

Избранный от округа Нортгемптон парламентарий потребовал от спикера Палаты общин привести его к депутатской присяге, как того требует закон. По неназванной в судебном докладе причине спикер отказался это сделать, а Палата общин приняла резолюцию, указывающую парламентскому приставу выдворить депутата из Палаты, что должно было иметь своим следствием невозможность его участия в обсуждении вопросов повестки и голосовании.

По результатам рассмотрения дела суд постановил, что обжалование процедурных решений законодателей может быть осуществлено не в суде, но только в самой Палате общин Парламента.

4. The Queen v. Dudley and Stephens, 1884 год. Дело о преднамеренном убийстве и каннибализме при экстремально тяжелом стечении жизненных обстоятельств.

Лицо, которое во избежание голодной смерти, убило другого человека с целью поедания его останков, повинно в преднамеренном убийстве. Однако, следует принимать во внимание, что в момент убийства обстоятельства его совершения могли быть таковы, что указанное преступление являлось единственным шансом сохранения жизни для убийцы. При этом мнение о том, извиняет ли подобная крайняя необходимость совершенное преступление, суду следует формировать, в том числе, с учетом признанных обществом норм морали, но не в отношении каннибализма как такового, но только и именно в отношении факта лишения человека жизни: способа убийства, обстановки и обстоятельств преступления, состояния убийцы и потерпевшего.

Британское судно попало в шторм в открытом море и затонуло. Трем взрослым матросам и юнге удалось спастись, перебравшись в шлюпку, которая начала дрейфовать приблизительно в одной тысяче миль от ближайшего берега. Через пять дней закончилась вода, а через семь дней – пища.

На восемнадцатый день дрейфа матрос Дадли предложил бросить жребий о том, кто ценой своей жизни спасет остальных. Один из матросов – Брукс – отказался. Бросать жребий оказалось излишним. Взрослые матросы Дадли и Стивенс между собой решили, что умереть должен юнга – Ричард Паркер. Брукс снова заявил о своем несогласии и неучастии в убийстве.

На двадцатый день Дадли с согласия Стивенса убил мальчика. В течение следующих четырех дней все матросы, включая отказавшегося участвовать в убийстве Брукса, питались его останками.

По истечении этих четырех дней шлюпку, по счастливой случайности, подобрало проходящее мимо судно.

В свою защиту от обвинения в убийстве юнги матросы выдвинули то обстоятельство, что мальчик был выбран в качестве жертвы не вследствие своей беззащитности, а только потому, что он уже был практически при смерти и вряд ли смог бы дожить до спасения. О том, что спасение придет всего лишь через четыре дня после убийства юнги, никто из убийц предполагать не мог.

Жюри присяжных заседателей при рассмотрении дела в суде первой инстанции воздержалось от вынесения вердикта о совершении матросами умышленного убийства юнги и в связи с полным отсутствием однозначности в обстоятельствах дела оно было передано в Высокий суд Англии (The High Court).

Последний углубился в обсуждение вопроса о возможности оценки действий матросов в качестве формы самозащиты, при том, что убийство в целях самозащиты может иметь место только в том случае, если совершившее убийство лицо таким способом защищалось от действий убитого по принципу «если не ты его, то он – тебя».

Суд отметил, что принцип самозащиты распространяется также на действия, связанные с защитой третьего лица, когда убийство является вынужденным актом ради того, чтобы воспрепятствовать совершению убитым тяжкого преступления против не самого убийцы, но другого лица.

Все эти рассуждения явно не подходили к случаю с убийством юнги, который никакой опасности ни для кого из своих взрослых убийц не представлял.

В ходе дискуссии в Высоком суде упоминался в качестве авторитетного материала приведенный одним из крупнейших представителей германской юридической мысли Пуффендорфом в его работе «Естественное право и право народов» случай убийства человека с целью поедания его останков в экстремально вынужденных обстоятельствах. Пуффендорф, в свою очередь, ссылался на опубликованную в 1641 году в Амстердаме работу голландского врача Николаса Тюльпиуса «Observationum Medicarum». В этой работе голландец в качестве свидетельства очевидца привел случай английских матросов, попавших в шторм около одного из островов Карибского моря: матросы по предложению одного из них бросили жребий для выбора того, кто будет убит и съеден. Жребий указал на самого предложившего. Но никто не захотел своими руками совершить убийство. Тогда бросили жребий, чтобы выбрать убийцу. В конце концов, дело было сделано.

Высокий суд заслушал доводы защиты о том, что единственным шансом на выживание обвиняемых являлось убийство одного из спасшихся после кораблекрушения и поедание его останков, а также со свидетельством обвиняемых, что физическое состояние мальчика было настолько плохим, что он не пережил бы даже те четыре дня, которые отделили его смерть от спасения матросов случайно проходившим мимо судном.

Суд отметил, что не существует правовой доктрины, гласящей, что ради спасения собственной жизни ты можешь лишить жизни другого, если он ничем тебе не угрожал, не пытался совершить и не совершил против тебя тяжкого преступления. Но обстоятельства данного дела таковы, что обсуждению здесь подлежит феномен крайней необходимости в действиях обвиняемых по совершению ими убийства в совершенно исключительных условиях. Причем, необходимости, связанной со спасением их собственных жизней, что фактически означает наличие крайней необходимости и самозащиты одновременно.

По мнению суда, не любая крайняя необходимость извиняет совершенное преступление, но только такая крайняя необходимость, которая отвечает признанным законом или обычаем нравственным нормам поведения. Иными словами, юридическая необходимость должна совпадать с моральной необходимостью, как это понимается обществом.

Убитый юнга не собирался совершать акт героизма и жертвовать своей жизнью ради спасения жизней своих взрослых товарищей. В данном деле ни юнга не принес себя сам в жертву, ни его старшие товарищи не исполнили до конца свой моральный долг по борьбе за сохранение жизни мальчика.

Напротив, матросы выбрали юнгу по признаку его полной беззащитности, как самого слабого, по принципу «все равно умрет». И хотя суд может говорить о вынужденности убийства юнги, подобная крайняя необходимость в действиях матросов не должна исключить или смягчить их участь. Они совершили свое убийство преднамеренно в отсутствие признаваемых моралью и правом извинительными обстоятельств, а потому подлежат казни.

Интересно, что в основной текст приговора суда не попало, но было вынесено в примечание к нему, следующее рассуждение: если убийцы юнги могут быть оправданы как действовавшие в состоянии крайней необходимости, то это означает оправдание той ситуации, при которой скитающиеся в лодке по океану матросы могли бы последовательно убивать своих товарищей и поедать их останки до тех пор, пока в живых не остался бы последний из них. С очевидностью, выжил бы самый выносливый и сильный. Иными словами, ради спасения жизни одного более сильного должны были бы быть умерщвлены трое более слабых. Подобную логику суд ни при каких обстоятельствах не может предложить обществу в качестве одобряемой.

Дадли и Стивенсу невероятно повезло. Их ходатайство о помиловании на Высочайшее имя было удовлетворено. Королева Виктория простила своих матросов-каннибалов и заменила им повешение на всего лишь шестимесячное тюремное заключение. И это помилование с заменой смертной казни полугодовым пребыванием в тюрьме само по себе можно рассматривать в качестве суперпрецедента!

5. William Derry and others v. Sir Henry William Peek, 1889 год. Дело об обмане инвестора.

Обосновывая обман (форма - deceit) со стороны ответчика, истец должен доказать его существенность (форма - fraud). Существенность обмана считается доказанной, если установлено, что не соответствующие действительности сведения были сообщены ответчиком истцу намеренно, либо, что ответчик мог предполагать отсутствие правдивости таких сведений, либо, при сообщении сведений, отнесся с пренебрежением к тому, являются ли сведения ложными или правдивыми.

Ложное утверждение, сделанное по неосторожности и без разумных оснований к тому, чтобы считать его правдивым, само по себе существенным обманом не является, но может служить одним из свидетельств совершения такого обмана.

Ложное утверждение, сделанное с добросовестной уверенностью в том, что оно правдиво, не является существенным обманом, и не влечет возложение на сделавшее его лицо ответственности за такой обман.

Акт об инкорпорации трамвайной компании содержал утверждение о том, что эксплуатируемые компанией рельсовые конки могут перемещаться конной тягой, а также, при наличии согласия министерства торговли и предпринимательства, на паровой тяге.

В проспекте эмиссии акций компании ее директоры слегка изменили акценты, указав, что экипажи будут использовать инновационную паровую тягу вместо архаичной и неэффективной конной тяги, и что у компании есть право на использование паровых двигателей.

Полагаясь на это утверждение, сэр Генри Уильям Пик приобрел изрядное количество акций трамвайной компании, являвшейся по тем временам венчурным предприятием, находившимся на острие научно-технического прогресса.

Что-то пошло не так. Министерство отказало компании в переводе ее экипажей на паровую тягу. Компания разорилась и вошла в процедуру ликвидации. Сэр Пик подал иск против директоров компании об обмане и о возмещении всех причиненных таким обманом убытков.

Суд первой инстанции отклонил иск сэра Пика, постановив, что директоры трамвайной компании сделали заявление о паровой тяге в проспекте эмиссии акций в состоянии добросовестной убежденности в правдивости этого утверждения.

Апелляционный суд отменил решение суда первой инстанции и постановил возместить акционеру все заявленные им убытки.

Спор был передан на рассмотрение Апелляционного комитета Палаты лордов Парламента, который отменил постановление апелляционного суда и оставил в силе решение суда первой инстанции.

Сорок четыре листа судебного доклада заняло обсуждение лордами-судьями вопроса о наличии или отсутствии обмана в утверждении, сделанном директорами трамвайной компании в проспекте эмиссии акций, о существенности или несущественности такого обмана, о наличии или отсутствии убежденности директоров в правдивости своих слов, о свидетельствах, подтверждающих или опровергающих их пренебрежение правдой.

Положение проспекта эмиссии акций, которое так привлекло внимание уважаемого сэра Уильяма Пика и сподвигло его на приобретение крупного пакета акций трамвайной компании, содержало утверждение о том, что у компании есть право эксплуатировать свои экипажи на паровой тяге, что выгодно отличало эту компанию от прочих аналогичных предприятий, продолжавших жить в каменном веке и запрягать в свои рельсовые конки лошадей. Ни слова о том, что для перевода экипажей на паровую тягу трамвайной компании было необходимо получить в министерстве специальное разрешение в проспекте эмиссии сказано не было.

На деньги акционеров компания проложила несколько веток трамвайных путей, но получить разрешение на использование паровых машин сумела только в отношении некоторых незначительных отрезков отдельных маршрутов. Конкурентная борьба с конными трамваями оказалась проигранной. Компания была ликвидирована как бесперспективное предприятие.

Свой иск акционер обратил против бывших директоров скончавшейся трамвайной компании, поскольку именно их ложное утверждение в проспекте эмиссии явилось, по мнению истца, поводом к возникновению у него убытков в виде превратившихся в пыль акций.

Иск был деликтным, и в качестве своего основания содержал утверждение истца о том, что вред был причинен обманом. В английском частном праве эта конструкция имеет наименование деликта обмана (the tort of deceit).

В числе лордов-судей, рассматривавших спор в высшем суде Британской Империи, был и Лорд-Канцлер Halsbury, один из самых известных судей и правоведов в истории Англии.

Верховный суд указал, что сделанное в проспекте эмиссии утверждение, конечно, ввергло акционера в заблуждение. Более того, указание в проспекте эмиссии на паровую тягу имело не просто повествовательную цель, но цель демонстрации особых технических преимуществ данной компании перед другими трамвайными компаниями. Таким способом директоры были намерены возбудить особый интерес к вложению инвесторами средств в акции своей компании, и они достигли в этом успеха.

На первый взгляд, все обстоятельства спора говорили в пользу того, чтобы признать акционера обманутым и удовлетворить его иск к директорам.

Однако, Верховный суд поставил и другой вопрос - имело ли место намерение директоров трамвайной компании не просто привлечь акционеров, но привлечь их именно обманом?

Апелляционный суд решил, что у директоров не было никаких оснований к тому, чтобы считать сделанное ими в проспекте эмиссии заявление правдой. Уж кто-кто, а директоры точно должны были знать обо всех бюрократических трудностях перевода экипажей с конной тяги на паровую, и не должны были с таким энтузиазмом расписывать технологические преимущества своей компании, которых в реальности не было.

Убойный аргумент, который, однако, совсем не впечатлил высшую судебную инстанцию.

Неаккуратность в изложении фактов и обстоятельств еще не означает совершение намеренного обмана. К тому же, утверждение акционера, что именно ложное заявление о паровой тяге убедило его приобрести акции данной трамвайной компании, требует специальной оценки. Невозможно поверить в то, что опытный профессиональный и осмотрительный инвестор, каковым являлся сэр Пик, только лишь прочитав пару строчек в опубликованном трамвайной компанией проспекте эмиссии, ахнул от удивления и восторга, и побежал покупать крупный пакет акций компании.

Одно только заявление акционера о том, что его обманули, не является достаточным для обоснования иска. Обман, по мнению истца, был заключен во фразе из проспекта эмиссии «Наша компания имеет право использовать для передвижения экипажей паровую тягу вместо конной тяги».

Конечно, это утверждение не соответствует действительности, поскольку указывает на безусловность права трамвайной компании использовать паровую тягу, хотя на самом деле это право компании было обусловлено получением специального разрешения от министерства. Директоры знали об этом, но это не означает, что такое свое заявление они сделали в проспекте эмиссии с намерением существенно обмануть инвесторов.

При регистрации компании ей было разрешено включить в акт о своей инкорпорации указание на право использования паровой тяги. Предварительные согласования с местными властями районов, через которые были проложены трамвайные маршруты, также были получены. Все знали, что наличие специального разрешения министерства для эксплуатации паровых экипажей необходимо, но все также знали, что получение такого разрешения является обычной практикой, никогда ранее не встававшей преградой на пути развития трамвайного дела. Отказ министерства в выдаче разрешения на использование паровой тяги оказался для директоров компании эксцессом, полной неожиданностью.

Включая в проспект эмиссии акций утверждение, не соответствовавшее действительности, директоры не предполагали, что право на использование паровой тяги у компании так никогда и не возникнет. Это свидетельствует об отсутствии у них специального намерения обмануть инвесторов и привлечь таким способом их деньги.

Успокоенные рутинной, обычной административной практикой получения разрешения, директоры проявили неаккуратность в формулировании соответствующих положений проспекта эмиссии, но не проявили злой воли к тому, чтобы специально и намеренно обмануть инвесторов, полностью отдавая себе отчет в том, что данные положения проспекта эмиссии являются ложными. Наоборот, именно исходя из сложившейся обычной практики, они с уверенностью предполагали, что запись в проспекте эмиссии акций о паровой тяге является достоверной.

6. Carill v. Carbolic Smoke Ball Company. 1892 год. Дело об обещанном в рекламе вознаграждении.

Заявленное в рекламных целях обещание выплатить вознаграждение потребителю товара, использование которого не принесло обещанного в рекламе результата, формирует собой контрактное обязательство, даже тогда, когда соответствующее этому обещанию право требования возникло у потребителя в результате действия пусть и случайного, но указанного в рекламе обстоятельства. При этом выполнение потребителем указанных в рекламе условий выплаты вознаграждения является акцептом выраженного в рекламе предложения, и совершения каких-либо иных действий по принятию заявленной рекламодателем оферты не требуется. Равно как от акцептанта не требуется предоставления оференту отдельного и специального встречного удовлетворения в обмен на обещание выплаты вознаграждения.

Carbolic Smoke Ball Company осуществляла производство и торговлю парамедицинским препаратом – карболовыми (т.е. на основе фенола) шариками, испарение с поверхности которых карболовой кислоты, действительно используемой для дезинфекции, должно было, по мнению производителя, избавлять потребителей от угрозы получения самых разных простудных заболеваний (инфлюэнцы, как говаривали наши прабабушки).

В рекламе карболовых шариков компания обещала, что каждому потребителю, который все же заболеет в период использования этих шариков в точном соответствии с инструкцией, будет выплачено вознаграждение в размере 100 фунтов, и что на цели выплаты такого вознаграждения компания сделала специальный вклад в одном из лондонских банков в размере одной тысячи фунтов. Огромные, кстати сказать, деньги по тем временам.

В результате такой рекламы карболовые шарики раскупались публикой как горячие пирожки на вокзале в голодные годы.

Мадам Carill также купила карболовые шарики и усердно следовала указаниям производителя при их применении. Несмотря на это, она заболела. Суд первой инстанции присудил ей обещанное компанией вознаграждение в размере 100 фунтов.

Компания подала апелляционную жалобу.

Судебный доклад описывает только дискуссию, состоявшуюся в Апелляционном суде, как одной из высших судебных инстанций Британии, поэтому мы ничего не знаем, как мадам Carill доказывала в суде первой инстанции свое точное следование инструкции по применению карболовых шариков и как эти доказательства пытался опровергнуть ответчик.

Перед Апелляционным судом возник целый ряд важных вопросов.

Является ли офертой сделанное в рекламе обещание выплатить 100 фунтов потребителю, строго выполнившему все указанные в рекламе условия получения этих денег, и в какой форме такую оферту должен был акцептовать потребитель, чтобы его право на получение вознаграждения возникло?

О том, что оферта акцептована, акцептант должен сообщить оференту. Сам по себе акцепт оферты является сообщением, информированием оферента в письменной, устной или конклюдентной форме. Только при таком условии контракт на основе обещания может возникнуть. Может ли к оференту за исполнением обещанного обратиться некое лицо, которое ранее не сообщило оференту об акцепте оферты, и вообще никаким способом не проявило себя в намерении установить контрактное отношение?

Наконец, может ли в принципе контракт быть заключен в результате возникновения полностью случайного обстоятельства, находящегося вне сферы контроля истца, а именно, в результате получения им простудного заболевания?

Представители ответчика утверждали, что никакого контракта на основании рекламы между истцом и ответчиком заключено не было. Контракт может быть заключен только действием, но никак не силой случая. Такое действие может иметь форму письменного или устного акцепта оферты или форму демонстрации некоторой активности, равнозначной акцепту. Причем, такая активность должна стать известной оференту. Некоторые скрытые от оферента частные действия, о которых оферент не знает, акцептом не являются и в основании контракта лежать не могут.

Также было заявлено, что реклама вовсе не имела в виду связать производителя какими-либо юридическими обязательствами. В противном случае, любой простуженный человек мог бы явиться в компанию, сообщить, что карболовые шарики ему не помогли и потребовать выплаты вознаграждения. Проверить, пользовался ли он этими шариками, - невозможно, и это совершенно четко осознавала компаниями, размещая такую рекламу. Поэтому не было у компании намерения связывать себя обязательствами с миллионами простуженных граждан, причем, на вечные времена, поскольку никакого ограничения на срок выплаты вознаграждения реклама не содержала.

Обращает на себя внимание отсутствие со стороны производителя карболовых шариков требования о предоставлении какого-либо встречного удовлетворения в обмен на указанные в рекламе 100 фунтов, что также говорит не в пользу подразумеваемого контракта.

Против того, чтобы воспринимать рекламу в качестве настоящей оферты свидетельствует и то, что обратиться за получением вознаграждения могло бы также лицо, укравшее шарики, а вовсе не приобретшее их на законных основаниях с внесением платы за них в кассу компании или ее торгового представителя. Но тогда получается, что разместившая такую рекламу компания была намерена сознательно действовать себе в ущерб, чего быть не может, поскольку речь идет о предпринимательстве.

В своем решении Апелляционный суд сразу исключил возможность толковать рекламу в качестве оферты к заключению контрактов страхования здоровья потребителей на случай получения простудного заболевания, а также в качестве предложения к заключению пари на случай простуды.

Апелляционный суд установил, что реклама содержала четкое и недвусмысленное обещание выплатить 100 фунтов при наступлении определенных условий. Реклама содержала указание на плательщика – компанию, и на получателя вознаграждения – лицо, которое заболело простудным заболеванием, несмотря на использование карболовых шариков три раза в день в течение двух недель, как было указано в инструкции производителя.

Указание в рекламе на то, что ради выплаты вознаграждения компания сделала денежный вклад в банке, суд посчитал обстоятельством, доказывающим серьезность намерений компании связать себя конкретными юридическими обязательствами.

По мнению Апелляционного суда, оферта в рекламном сообщении присутствовала.

Но имел ли место ее акцепт?

Реклама не была адресована никому конкретно в качестве возможного акцептанта указанного в рекламе предложения. Однако суд пришел к выводу о том, что само по себе выполнение указанных в рекламе как оферте условий представляет собой ее акцепт. И акцептантом, таким образом, может являться любое лицо, отозвавшееся на рекламное предложение.

Но если само по себе выполнение содержащихся в рекламе условий является акцептом оферты, то как о таком акцепте может узнать оферент? Ведь условия выполняются частным образом, за закрытыми, если можно так выразиться, дверями. Именно дома, вдали от оферента, потребитель использует шарики, как указано в инструкции, и также где-то вдали от оферента получает простуду, несмотря на все свои старания.

По мнению Апелляционного суда, в случае с выраженной в рекламе офертой сообщение потребителем оференту об акцепте его предложения отдельными или дополнительными действиями не требуется, если иное специально не оговорено в рекламном предложении. А поскольку само по себе выполнение рекламных условий является акцептом, то обращение за обещанным вознаграждением и сообщение оференту об акцепте его предложения в форме выполнения таких условий совпадают по времени.

Апелляционный суд отверг аргумент представителей ответчика об отсутствии со стороны истца встречного удовлетворения, что превращает контракт между истцом и ответчиком, если такой контракт вообще имеет место быть, в nudum pactum, т.е. в соглашение, права по которому не имеют судебной защиты и, соответственно, обязанности не обращаются к принудительному исполнению на основании решения суда.

Представители ответчика утверждали, что вся выгода компании сконцентрирована только в продажах карболовых шариков. Их использование потребителями никакой выгоды компании не приносит. Соответственно, такое использование шариков истцом не может рассматриваться в качестве предоставления им встречного удовлетворения ответчику в обмен на 100 фунтов вознаграждения.

Эти аргументы не убедили Апелляционный суд, по мнению которого реклама товаров не может подразумевать только выгоду от их продажи и полное пренебрежение к тому, каким образом потребители используют рекламируемый товар. Успешное и полезное использование товара означает рост его популярности на рынке и расширение круга потребителей, что увеличивает объем продаж, и этот эффект всегда имеет в виду любой размещающий рекламу предприниматель. Добросовестное и заинтересованное использование потребителем рекламируемого продукта само по себе составляет достаточное встречное удовлетворение для производителя в обмен на обещанные им 100 фунтов вознаграждения за недостижение указанного в рекламе результата.

7. Aron Salomon v. A. Salomon and Company, Limited, 1896 год. Дело о несостоявшемся прорыве корпоративного занавеса.

Не являются противными духу и букве законодательства о компаниях (в то время оно было представлено Законом о компаниях 1862 года – The Companies Act) действия предпринимателя по исключению или снижению объема своей ответственности перед кредиторами контролируемой им компании, а равно по получению преимуществ перед этими кредиторами путем занятия позиции приоритетного кредитора, если все указанные действия были осуществлены в строгом соответствии с нормами корпоративного законодательства.

Мистер Арон Саломон был удачливым башмачником, которого сегодня мы бы назвали индивидуальным предпринимателем. Он торговал оптовыми партиями кожаной обуви и сырьем для ее изготовления. Дела шли вполне хорошо. Одно волновало Арона. Его ответственность как самозанятого и свободного торговца по обязательствам, связанным с бизнесом, являлась неограниченной, хотя уже повсюду в озникали и были признаны наиболее удачной и выгодной формой предпринимательства компании с ограниченной ответственностью.

Арон понял, что время пришло. В отношении своего бизнеса он решил учредить акционерную компанию, в число учредителей которой определил самого себя, свою супругу, дочь и четверых сыновей.

Акционерный капитал вновь созданной компании был заявлен в размере 40 тысяч акций по одному фунту за каждую. Все участники, кроме самого Арона, получили по одной акции. Арон получил 20 тысяч акций и еще одну акцию. Таким образом право принятия любых корпоративных решений в компании Арон оставил за собой.

При создании компании с ее временным управляющим (должность, открываемая на период до избрания акционерами постоянного директора) Арон заключил соглашение, в соответствии с которым продажа компании всего башмачно-кожевенного бизнеса Арона осуществлялась с оплатой частично деньгами, которые сам Арон и заплатил компании за акции, а частично - путем выпуска компанией и передачи Арону привилегированных облигаций (дебентур), предоставляющих их держателю право преимущественного удовлетворения своих требований из любого имущества компании по сравнению с другими ее кредиторами. Компанией было выпущено и передано Арону 100 дебентур по 100 фунтов каждая, итого на сумму в 10 тысяч фунтов, и эта подробность имеет значение для дела.

В результате Арон одновременно стал не просто крупным, но подавляющим акционером компании и держателем всех выпущенных компанией привилегированных облигаций. Чуть позже Арон также занял должность управляющего директора своей компании. Кстати, выдумывал ее название он не очень долго. Вновь созданное юридическое лицо стало именоваться «A. Salomon and Company, Limited»

Полученные от компании привилегированные облигации Арон передал в качестве обеспечения по кредиту в размере 5 тысяч фунтов под 8 процентов годовых некоему банкиру, т.е. стоимость обеспечения (облигации на 10 тысяч фунтов) в два раза превышала размер выданного кредита.

Несмотря на не вполне обычную для нас терминологию и кажущееся противопоставление интересов «законного» и «бенефициального» владельцев облигаций, в самой сделке нет ничего сверхъестественного. На самом деле бенефициальный владелец облигация является носителем вторичного обеспечительного интереса, размер которого определяется размером остатка от обеспечения после проведения расчетов с первичным (легальным) кредитором.

Чуть позже стороны по взаимному согласию произвели обмен находящихся у банкира дебентур Арона на дебентуры, которые компания выпустила теперь уже непосредственно в пользу банкира на ту же сумму с сохранением условия об обеспечении этими облигациями выданного ранее Арону кредита. Облигации Арона при этом были возвращены компании и аннулированы.

По прошествии менее одного года с момента создания у компании Арона начались трудности, бизнес стал разваливаться. Первым и очевидным признаком этого печального обстоятельства стало то, что компания «A. Salomon and Co., Ltd» оказалась не в состоянии выплатить банкиру очередной купонный доход по привилегированным облигациям. У банкира возникло право потребовать погашения облигаций за счет активов компании в сумме выданного Арону кредита и причитающихся по нему процентов.

Тем временем судом для управления делами компании в процессе ликвидации был назначен ликвидатор. Он представлял интересы необеспеченных кредиторов компании. Ликвидатор очень быстро установил, что если все активы компании продать и рассчитаться с привилегированным кредитором (банкиром, являющимся держателем дебентур), то остаток составит чуть более одной тысячи фунтов, право получения которых имеет Арон как бенефициальный держатель тех же привилегированных облигаций. В этом случае не останется никакого имущества для удовлетворения требований любых прочих кредиторов.

Ликвидатор, сочтя такую ситуацию крайне несправедливой, естественно, обратился в суд. Он потребовал признать недействительным соглашение о выдаче Арону привилегированных облигаций в частичную оплату продажи им башмачно-кожевенного бизнеса своей же компании, аннулировать все выпущенные компанией дебентуры и востребовать от Арона все выплаченные ему компанией денежные средства.

В обоснование заявленных требований ликвидатор указал, что цена за проданный Ароном своей компании бизнес сильно превышала реальную стоимость этого бизнеса, что реализованная Ароном при продаже бизнеса схема выпуска в его пользу привилегированных облигаций имела своей целью обмануть кредиторов и отодвинуть их от активов компании, что совет директоров компании так и не был создан, а право решения любых вопросов деятельности компании Арон зарезервировал за собой, совмещая в своем собственном лице самые разные конфликтующие между собой интересы.

Суд первой инстанции установил, что при продаже Ароном компании своего башмачно-кожевенного бизнеса он был вполне процветающим и приносил существенный доход, и заявление ликвидатора о значительном превышении цены его продажи над реальной стоимостью ничем не подтверждается. Возникновение же финансовых трудностей у компании явилось следствием непрогнозируемых обстоятельств – по фабрикам кожевенных изделий прокатилась волна забастовок, и проблемы с производством и сбытом начались у всех предпринимателей этой отрасли экономики. Все акционеры компании, хотя и являющиеся членами семьи Арона, в надлежащей форме одобрили все сделки, заключенные Ароном с компанией.

Суд отказался признать недействительным выпуск привилегированных облигаций и соглашение о направлении этих облигаций в оплату бизнеса, но указал, что компания в лице своего ликвидатора имеет право изменить предмет иска с тем, чтобы попытаться истребовать с Арона сумму задолженности компании перед необеспеченными кредиторами.

Обе стороны спора подали апелляционные жалобы.

Апелляционный суд пришел к выводу, что действия Арона по созданию акционерной компании и реализации схемы продажи ей своего бизнеса в обмен на привилегированные облигации имели единственную цель и далее осуществлять все тот же бизнес как свой собственный, но уже прикрываясь именем компании и получая преференцию ограниченной ответственности. Эта цель идет вразрез с теми целями создания компаний с ограниченной ответственностью, которые подразумеваются в законе о компаниях. Апелляционный суд также посчитал схему с выпуском привилегированных облигаций проявлением со стороны Арона недобросовестности по отношению к необеспеченным кредиторам.

Спор был передан на рассмотрение верховного суда – Апелляционного комитета Палаты лордов Парламента.

В верховном суде представители Арона указали, что продажа бизнеса компании была осуществлена с доброй совестью. Бизнес был благополучен и приносил доход. Все установленные законом требования к подобной сделке были соблюдены. Не существует никаких запретов к тому, чтобы индивидуальный предприниматель мог трансформировать свою неограниченную предпринимательскую ответственность в ограниченную. А кредиторам компании должно быть в принципе все равно, кто является держателем привилегированных облигаций компании – ее участник или постороннее лицо.

Судебные представители Арона обратили внимание суда на то, что расчеты со всеми кредиторами Арона по обязательствам, возникшим, когда Арон был еще индивидуальным предпринимателем, были совершены Ароном лично. Свои возражения против преимущественного положения Арона как обеспеченного кредитора заявили новые кредиторы, которые появились уже после создания компании и реализации схемы с выпуском дебентур. Где в таком случае можно обнаружить «обман кредиторов»?

Кредиторы не обязаны слепо доверять компании, которой предоставляют средства. Они могли с легкостью узнать, кто является участником компании, кто держит контрольный пакет ее акций, кто является держателем привилегированных облигаций. Никакого секрета из этой информации ни Арон, и никто другой не делали.

Не существует никаких запретов к тому, чтобы создавать акционерную компанию тем способом, которым ее создал Арон и члены его семьи. Поскольку компания создана законно, то она является полностью отдельным от своих учредителей лицом. Суды предыдущих инстанций склонялись к тому, чтобы считать компанию Арона отражением его собственной личности, притворной компанией, но суд не может предполагать то, что никак не вытекает из закона. Суд не может сказать акционерам, что между ними не должно быть никаких отношений, в частности, семейно-родственных, а также не может сказать акционерам, что каждый из них обязан держать более одной акции.

Судебные представители ликвидатора имели прямо противоположную позицию. Они настаивали, что в случае с компанией Арона речь, скорее, идет о факте, нежели о законе. Арон создал компанию для того, чтобы воспользоваться преимуществами ограниченной ответственности, причем, сделать это за счет кредиторов. При продаже своего бизнеса своей же компании цену продажи определил сам Арон. Хотя компания была инкорпорирована в строгом соответствии с законом, она никогда не имела независимости от своего главного акционера. Фактически, компанией был сам Арон, но только под другим именем. Он был и управляющим директором и подавляющим акционером. Должности директоров, закрепленные за его сыновьями, а также акционеров – членов его семьи можно не учитывать. Арон принимал все решение единолично и все доходы компании также распределял исключительно в свою пользу. Как оценивать такую компанию? Как агента Арона, как управляющую его бизнесом компанию или как его номинальную компанию? Она с очевидностью была мнимой.

После объяснений представителей сторон верховный суд взял паузу для того, чтобы лорды-судьи смогли определить свои позиции в споре.

Со своими соображениями по делу выступили все члены верховного суда. Они были практически единогласны, хотя один из лордов-судей все же высказал своим особым мнением несогласие с общей позицией, но оно не вошло в состав судебного доклада.

Эта общая позиция свелась к следующему.

Было ли то искусственное лицо, о создании которого говорит закон, создано в данном случае? Суд не имеет права ничего добавлять к требованиям закона и извлекать из закона посторонний смысл. Единственным для суда руководством в данном споре могут быть только нормы самого закона, а не идеи и мысли судей по поводу этого закона.

Никто не может отрицать того, что у компании Арона были реальные акционеры, сколь ничтожно они бы ни выглядели. Закон ничего не говорит о том, интересом какого объема должен обладать акционер, может ли его интерес быть выражен только одной акцией или 99-ю процентами всех акций. Равно как не устанавливает закон никаких требований по поводу пропорции пакетов акций и объема интересов между разными акционерами. Одной акции достаточно для того, чтобы быть акционером.

Закон также не позволяет исследовать мотивы и цели приобретения акций. Лицо, приобретшее акции или хотя бы одну акцию, является акционером для любых целей.

Мнение Апелляционного суда о том, что Арон создал компанию исключительно ради того, чтобы получить преимущества ограниченной ответственности, и этот мотив противоречит закону о компаниях, невозможно поддержать. Смысл и значение акта о компаниях именно в том, чтобы любой предприниматель мог получить посредством создания компании, указанное преимущество.

Сказать о том, что, несмотря на создание компании и продажу ей своего бизнеса, этот бизнес все равно продолжил оставаться собственным бизнесом Арона, нельзя. Юридически, этот бизнес стал корпоративным бизнесом.

Запреты нельзя додумывать за законодателя. Нельзя утверждать, что законодатель не имел в виду создание компаний родственниками, да еще и в подобных пропорциях, когда один из акционеров обладает подавляющей корпоративной силой. Нельзя утверждать, что законодатель подразумевал создание компаний учредителями, полностью независимыми друг от друга с приблизительно равным распределением между ними акций компании. Если бы намерение законодателя было таким, то он бы включил соответствующие запреты и ограничения в закон. Запрет не может подразумеваться по умолчанию.

Исходя из этого, необходимо принимать во внимание только то, что указано в законе. Акционеры полностью выполнили все требования закона в процессе создания компании и предоставления своего одобрения заключаемым ею сделкам по выпуску привилегированных облигаций, Через надлежащим образом принятые и оформленные решения акционеров свою волю выразила сама компания, которая поэтому не может считаться обманутой Ароном, а потому решение Апелляционного суда должно быть отменено, и спор должен быть разрешен в пользу Арона.

8. Wilkinson v. Downton, 1897 год. Дело о деликте «веселого» розыгрыша.

Вред, причиненный психическому, а через него - и физическому здоровью «дружеским» розыгрышем или обманом, сколь бы невинным он ни выглядел для ответчика, подлежит возмещению.

«Дружеский» и «веселый» розыгрыш, или обман, причиняющий вполне реальный и ощутимый вред здоровью людей, он же – пранк в современной интернет-терминологии, появился вовсе не в эпоху Youtube, а значительно раньше.

Мистер Томас Уилкинсон, муж истицы, отправился на скачки, а вечером того же дня истицу навестил знакомый ее мужа (ответчик) и сообщил, что поезд, на котором муж истицы возвращался со скачек попал в аварию, в результате чего любитель конных забегов сломал себе обе ноги. Сейчас он находится в госпитале и просит свою жену прибыть на кэбе за ним, чтобы забрать его домой.

Вся сообщенная истице ответчиком информация была ложной. Однако ответчик с такой уверенностью поведал истице эту новость, что последняя поверила в них. Результатом этого стало впадение ее в серьезное психическое потрясение и развитие на этой почве болезненного состояния.

Понесла истица и совершенно конкретные имущественные потери. Она отправила одного из своих знакомых в госпиталь присмотреть за мужем, оплатив железнодорожный билет.

Суд проходил с участием присяжных заседателей. Они признало ответчика виновным в совершении деликта обмана. На основании сделанного присяжными вывода о виновности ответчика суд присудил истице компенсацию в возмещение вреда, причиненного ее здоровью в размере 100 фунтов, а также взыскал с ответчика стоимость железнодорожного билета, который был оплачен истицей.

Ответчик резко возражал против такого решения, указывая, что нервные переживания не могут составлять основание деликтного иска и поэтому присуждение истице компенсации за такие переживания недопустимо.

В ходе рассмотрении жалобы на решение суда присяжных представители истицы указали, что она имеет право на иск по основанию причинения вреда здоровью вследствие нервного потрясения, поскольку в данном случае речь идет об обмане, и в отношении данного иска может быть применена общая доктрина возмещения вреда, причиненного обманом, давно уже подтвержденная решениями судов.

Суд не согласился с тем, что в данном случае речь идет именно об указанной доктрине, но принял решение в пользу истицы с иным обоснованием.

Суд указал, что обман является основанием для деликтного иска в том случае, если обманутое лицо, полагаясь на ложное утверждение, совершило или воздержалось от совершения некоторых действий, чем причинило вред своему здоровью или своему имуществу, либо взывало причинение такого вреда со стороны третьего лица.

Истица никаких действий в ответ на рассказанную ей ложную новость не совершила и ни от чего не воздержалась. Покупка оказавшегося ненужным железнодорожного билета не в счет, не она является главным содержанием иска. Все, что произошло с истицей, это впадение ее в состояние нервного потрясения после услышанной ею новости о случившейся с мужем неприятности.

По мнению суда, своим намеренным действием по сообщению истице ложной информации ответчик нарушил ее право на личную безопасность и спокойствие, и само по себе такое правонарушение составляет достаточное основание для деликтного иска.

Затронул суд также вопрос о том, способно ли в принципе ложное заявление относительно здоровья близкого человека причинить психический вред и повреждение физического здоровья лицу с обычным состоянием психики. Достаточно ли такого ложного заявления для того, чтобы вызвать нервное потрясение у человека, ранее не замеченного в какой-то особенной экзальтации и восприимчивости к плохим новостям до степени нервных срывов?

На этот вопрос суд также ответил положительно.

Внезапно сообщенная в обстановке полной серьезности и правдивости ложная новость о несчастье способна привести к тяжелым нервным переживаниям близкого человека, сколь устойчивой психикой он бы ни обладал.

Суд нашел однозначной причинную связь между сообщением ответчиком истице ложной новости о несчастье с ее мужем и возникновением у истицы болезненного состояния. Было ли состояние вызвано именно психическим потрясением или возникло вследствие действия какого-либо иного обстоятельства? Суд и на этот вопрос ответил в пользу истицы.

Таким образом, британская судебная практика обогатилась новой правовой позицией и пониманием того обстоятельства, что приведение человека в состояние нервного расстройства, а через него – в болезненное состояние посредством ложного утверждения составляет достаточное основание для деликтного иска.

9. Scott (otherwise Morgan) and Another v. Scott, 1913 год. Дело о непорочном замужестве и о гласности судебного разбирательства.

Священный принцип открытого (гласного, публичного) правосудия не может быть подчинен чьему угодно субъективному мнению о степени интимности и приличия раскрываемых в суде подробностей личной жизни сторон спора.

В январе 1911 года Анна Мария Скотт (в девичестве Морган) обратилась в суд с заявлением о расторжении брака и признании недействительной брачной церемонии, состоявшейся в июле 1899 года в церкви Святой Марии. В качестве основания такого экстраординарного для тех времен со стороны женщины заявления Анна Мария указала на полную сексуальную несостоятельность супруга.

В ходе подготовки дела к слушанию было назначено медицинское освидетельствование заявительницы и ее супруга. Врачи подтвердили, что, несмотря на 12 лет замужества, Анна Мария продолжает оставаться девственницей. Ее супруг на освидетельствование не явился. Вместо этого через своего представителя он направил в суд заявление, в котором полностью отверг любые сомнения в своей мужской состоятельности.

При подготовке дела к слушанию судьей было принято решение о том, что рассмотрение заявления Анны Марии должно быть проведено в закрытом режиме с ограниченным числом участников судебного заседания и без допуска публики. По мнению суда, этого требовало сохранение общественной нравственности и недопустимость разглашения интимных подробностей (точнее, их отсутствия) совместной жизни разводящейся пары.

В июне 1911 года состоялось закрытое слушание дела, и суд разрешил Анне Марии снова стать незамужней женщиной. Ни супруг, ни его представители в суд не явились.

В августе того же года судебный представитель разведенной Анны Марии по ее просьбе получил в суде три копии кратких выписок из протокола судебного заседания. Одну из них разведенная женщина отправила отцу своего бывшего мужа, вторую – его сестре, а третью – еще одному лицу, не имевшему к судебному разбирательству никакого отношения.

Разведенный супруг, узнавший о рассылке выписок из протокола, был вне себя от ярости. Он немедленно направил в суд заявление с требованием о возбуждении уголовного дела против Анны Марии и заключении ее под стражу на основании явного и злостного неисполнения решения суда. По мнению бывшего супруга, рассмотрение заявления о расторжении брака в закрытом заседании само по себе означает недопустимость разглашения третьим лицам содержания протокола такого закрытого заседания. В противном случае камеральный характер заседания суда превращается в фикцию.

В свою защиту Анна Мария также представила в суд заявление, в котором указала, что рассылка ею копий судебного протокола была сделана исключено с целью поддержания своей репутации и демонстрации того, что она является законно и обоснованно незамужней женщиной. Судебный протокол должен был помочь Анне Марии защитить себя от превратного изложения ее бывшим супругом обстоятельств развода. Анна Мария также принесла в своем заявлении извинения суду на случай, если ее действия действительно будут сочтены проявлением неуважения к суду и нарушением закрытого характера судебного заседания.

В развернувшейся вслед за этими заявлениями бывших супругов судебной баталии приняли участие оба высших суда страны: и Апелляционный суд, и Апелляционный комитет Палаты лордов. В центре внимания стоял, конечно, не вопрос о разводе Анны Марии, но фундаментальная проблема судебной открытости, публичности слушаний как гарантии их законности. При каких условиях закрытый суд может считаться правосудным? Какие обстоятельства дела являются однозначно достаточными для проведения камерального судебного заседания без ущерба его законности и без опасений столкнутся с обвинениями со стороны общественности в попытке возврата суда к временам инквизиции?

По общему для всех судов страны правилу, включая созданный в 1857 году гражданский Суд по делам о разводах и семейным спорам, которые ранее находились в юрисдикции канонических судов, все судебные слушания должны проводиться в открытом режиме. Реальная практика, однако, серьезно усложнила это общее правило формированием некоторых исключений. Но никакие подобные исключения не могут вводиться, исходя из личного понимания судьей нежелательности или недопустимости привлечения общественного внимания к ходу судебного слушания и к принятому по его результатам решению.

Принятие судьей решения о проведении судебных слушаний в закрытом режиме в исключение из общего принципа открытости правосудия должно основываться не на личной рефлексии судьи относительно вопросов общественной морали и нравственности, но на некоторых базовых принципах правосудия, которые применительно к конкретным обстоятельствам дела пересиливают принцип открытости правосудия, отодвигают его на второй план.

Например, в закрытом заседании могут рассматриваться дела, связанные с судебной защитой прав несовершеннолетних, а также взрослых психически больных граждан. Но при рассмотрении заявлений об установлении судебной опеки в отношении таких граждан речь идет не об осуществлении судом правосудия в точном смысле, поскольку нет никакого спора, а о реализации судом предоставленных ему законом охранительных функций. Фактически суд принимает решение о том, чтобы стать администратором имущества таких граждан, а в отношении несовершеннолетних – даже принять на себя некоторые опекунские функции. Требование судебной охраны личности и имущества данных категорий граждан пересиливает принцип открытого правосудия и позволяет рассматривать дела таких граждан в закрытом режиме.

Другой пример – дела, в ходе которых рассматриваются обстоятельства, относящиеся к государственной (военной) или коммерческой тайне. В этом случае свободный доступ публики к слушаниям и к судебным материалам будет не способствовать осуществлению правосудия, но препятствовать ему. Ввиду наличия посторонних лиц участники процесса будут вынуждены замалчивать существенную для установления истины по делу информацию. Наконец, возможный вред от раскрытия в ходе судебных слушаний секретной информации может многократно превысить любой позитивный эффект обращения сторон к правосудию, и тогда открытость деятельности суда уже не будет в реальности честным и справедливым судом.

Доказать исключительный характер обстоятельств своего дела с точки зрения закрытия информации о процессе должна сторона, которая на эти обстоятельства ссылается.

Открытость судебного процесса означает не только физическую доступность публики в зал судебных заседаний, но также опубликование стенограммы слушаний и судебного решения в судебной хронике. Все, что сказано о принятии судом решения о закрытом характере слушаний, целиком относится и к принятию судом решения о запрете опубликования или обнародования иным способом информации о процессе, и, наоборот, невозможно считать слушания публичными, если при этом опубликование их материалов не допускается.

Обсуждая закрытый характер слушания дела о разводе Анны Марии Скотт и казус с рассылкой истицей не участвовавшим в судебным процессе лицам копий судебного протокола, Палата лордов отметила, что в данном случае суд пошел на поводу у естественного желания заявительницы скрыть некоторые деликатные и не самые красивые подробности своей семейной жизни. Но деликатность, нежелание стать объектом насмешек и соседских сплетен не может считаться достаточным основанием для проведения слушаний в закрытом режиме. Требование благопристойности, как его понял судья в деле о разводе Анны Марии, заведомо не может пересилить принцип открытости правосудия.

В ходе прений в Палате лордов высказались все высшие судьи, в том числе путем предоставления своего особого мнения. В результате решение по делу Анны Марии Скотт, изложенное на 70 страницах, превратилось в учебник аргументов за и против права судей по своему усмотрению объявлять о закрытом режиме судебных слушаний по ходатайству стороны или даже без такового, в том числе в делах о разводах с выяснением всех интимных подробностей совместной жизни разводящихся супругов.

Суд первой инстанции нашел, что Анна Мария и ее судебный представитель являются виновными в совершении деяния, являющегося неуважением к правосудию и к его решению о проведении слушаний по бракоразводному процессу в закрытом режиме. Эту же позицию занял и Апелляционный суд, куда обратилась за помощью Анна Мария.

С нижестоящими судами полностью не согласилась Палата лордов. По ее мнению, суд первой инстанции не имел права закрывать судебный процесс от публики. Даже если бы суд правомерно закрыл процесс, то такое закрытие само по себе, т.е. без дополнительного указания на это суда, не могло означать или подразумевать недопустимость опубликования сделанных в ходе процесса записей (протокола).

Палата лордов отменила решение апелляционной инстанции и реабилитировала Анну Марию.

10. Ibrahim v. The King, 1914 год. Дело о признательных показаниях.

Один только факт нахождения обвиняемого в совершении преступления лица под арестом или в состоянии иной связанной с личной несвободой зависимости от лица, которому сделаны признательные показания, не означает, что такие показания сделаны вынуждено, в отсутствие добровольности и свободы их выражения.

Некто Ибрагим, подданный эмира Афганистана, проходил службу в качестве рядового в одном из британских армейских подразделений в китайском Кантоне. Во время его наряда был убит офицер подразделения. Подозрения пали на Ибрагима. Он был арестован непосредственно на месте преступления и доставлен в Гонконг, где заседал британский колониальный королевский Верховный суд по делам Китая и Кореи.

Суд в Гонконге с участием присяжных заседателей посчитал вину Ибрагима доказанной и вынес ему смертный приговор. Ибрагим обжаловал его в высший суд Британской Империи по делам колоний, которым являлся тогда и является сейчас Юридический комитет Ближайшего совета монарха, заседающий в Лондоне в составе членов Верховного суда королевства. К полномочиям Юридического комитета относится рассмотрение административных, гражданских и уголовных дел по жалобам на решения и приговоры колониальных судебных учреждений, а ныне - верховных (высших) судов некоторых государств Британского Содружества наций. Подробнее о нем можно узнать здесь.

Значительную часть внимания лордов-судей заняло обсуждение вопроса о наличии у британских судов (колониального и суда метрополии) полномочий на рассмотрение дела по обвинению иностранного подданного в преступлении, совершенном не на территории Соединенного Королевства. Сегодня содержание этой проблемы не представляет уже никакого интереса, кроме юридико-исторического. Поэтому он оставлен за рамками приводимого здесь изложения судебного доклада.

Итак, офицер воинского подразделения, в котором служил Ибрагим, бы убит. На месте преступления обнаружили именно Ибрагима, и больше никого там не было. Ибрагима немедленно задержали и доставили на гауптвахту. На вопрос прибежавшего командира воинской части, зачем он это сделал, от Ибрагима якобы был получен ответ, что убитый офицер издевался над ним, поэтому он отправил его на тот свет безо всякого сожаления.

Это признательное показание Ибрагима, сообщенное им командиру воинской части во время нахождения под арестом, вместе с некоторыми косвенными доказательствами его вины легло в основу приговора. Судом было отмечено, что даже этих косвенных доказательств совершения преступления именно Ибрагимом с высокой долей вероятности было достаточно для того, чтобы жюри вынесло обвинительный приговор даже если бы никакого личного признания Ибрагима в совершенном им убийстве не было.

Несмотря на эту позицию, суд счел необходимым специально обсудить вопрос о допустимости в качестве доказательства вины обвиняемого его признания, сообщенного им лицу, в состоянии зависимости от которого он находился в момент совершения признательного показания.

Защита Ибрагима утверждала, что его признательное показание не может быть принято во внимание, поскольку Ибрагим сознался в совершенном им преступлении, находясь под арестом, да еще и непосредственно своему командиру, от которого Ибрагим находился в очевидной зависимости со всех точек зрения. Подобная обстановка никак не способствовала тому, чтобы признание было сделано полностью свободно, без давления или насилия со стороны вышестоящего военнослужащего. Если такое признание отложить в сторону и считать его несделанным, то у обвиняемого есть шанс оправдаться. Без этого никакого шанса быть оправданным у обвиняемого нет.

Сам факт того, что признание рядового военнослужащего было сделано его непосредственному командиру, тем более, в ситуации, когда подозреваемый уже был арестован, говорит о том, что имела место ситуация зависимости, во всяком случае психологической. То обстоятельство, что ни данный офицер и никто другой не выбивали признание из Ибрагима силой, не оказывали на него словесного или физического давления и не угрожали солдату, не устраняет эту зависимость.

Суд, однако, не счел доводы защиты убедительными.

Суд указал, что непреложным правилом английского уголовного законодательства является норма о том, что любое свидетельство обвиняемого против себя лично может быть допущено судом в качестве доказательства лишь при условии, что обвинением будет доказано, что такое свидетельство было сделано добровольно.

Добровольность, по мнению суда, означает, что свидетельство против себя лично было сделано человеком не под влиянием угрозы или насилия, а равно не под влиянием обещания или намека со стороны заинтересованных лиц предоставить какие-либо преимущества или послабления в обмен на такое свидетельство.

Защита утверждает, что сам факт получения от Ибрагима признания в совершении преступления во время нахождения его под арестом и в адрес своего командира говорит об отсутствии добровольности. Это утверждение является совершенно новым для английского уголовного правосудия. Ранее вопрос о допустимости признательных показаний, сделанных в подобных обстоятельствах, судами не рассматривался. Однако, такая ситуация вполне себе представима, например, в ходе сбора показаний от заключенных тюремным начальством, а также в полицейских участках сотрудниками полиции.

По мнению суда, защита ошибается, когда говорит, что подобные показания недопустимы полностью. Они допустимы, но судом должна быть определена ценность таких показаний, их значение для установления истины. Ведь в принципе любое показание или признание свидетельствует либо в пользу виновности, либо в пользу невиновности обвиняемого, а потому такие показания, даже полученные в местах содержания под стражей, не могут быть безразличны суду.

Суд решил, что сделанное арестованным солдатом своему командиру признание в совершении убийства в условиях нахождения под арестом не может быть отклонено судом по основанию вынужденности или недобровольности совершения такого признания, если обстоятельства дела указывают, что никаких противных позитивному или естественному праву методов получения признания использовано не было.

Несчастный Ибрагим отправился на виселицу.