Просрочка наследника: о давности,
которая давно прошла

28 марта текущего (2019) года, Александрой Андреевой на ресурсе Zakon.ru была опубликована заметка «Подделка подписи vs Исковая давность», в которой излагалась история отказа судов всех инстанций восстановить для наследницы пропущенный ею срок исковой давности для оспаривания совершенной по поддельному договору купли-продажи сделки отчуждения принадлежавшей ее покойной матери доли в уставном капитале общества с ограниченной ответственностью.

Договор купли-продажи был сфабрикован в 1999 году, т.е. 20 лет назад.

Все комментаторы заметки единодушно поддержали судебную позицию – «Отказать!».

Столь большой срок, истекший со времени события отчуждения доли, априорно подталкивает к мысли о том, что никаких оснований извинить такую длительную просрочку не существует.

Хотя сама обманутая участница общества с ограниченной ответственностью скончалась через два дня после якобы совершенной ею сделки по продаже доли, ее наследница обязана была очнуться, обнаружить факт обмана и предпринять какие-либо действия по устранению последствий совершенного правонарушения. Право, как известно, помогает бодрствующим, а не спящим. Бездеятельность длительностью в 20 лет не может быть прощена.

Вроде, все правильно, но я не спешил бы со столь категорическим выводом.

Сама участница ООО, которая никому ничего не продавала, скончалась почти немедленно после фабрикации договора купли-продажи. Естественно, что никаких действий по защите своего права она предпринять уже не могла. Ее наследница на момент совершения сделки по подложному договору являлась несовершеннолетним лицом, и эта важнейшая деталь никак не была оценена судами.

Логика подсказывает, что наследница, вступив в совершеннолетие в течение срока исковой давности, должна была обнаружить факт совершенного в отношении наследодательницы подлога и принять меры к защите теперь уже своего права на долю в ООО. Но насколько правильна эта логика?

Несовершеннолетие гражданина означает не просто отсутствие у него гражданской дееспособности, но создает презумпцию невовлеченности, неучастия, полной отстраненности ребенка от любых внесемейных, небытовых дел своих родителей и прочих взрослых членов семьи. В том числе дел, связанных с приобретением и продажей корпоративных прав, их осуществлением.

Ребенок может иметь какую угодно информацию о деловых отношениях своих родителей с третьими лицами, но формально он ничего не знает и знать не обязан.

По контрасту, такая презумпция никак не может иметь место в отношении любого из супругов. Там присутствует презумпция противоположного свойства: жена знает все о делах мужа, а муж знает все о делах жены. В противном случае вся базовая для семейного права концепция единства имущественных и неимущественных интересов находящихся в браке граждан рушится.

Должно ли знание о деловых операциях родителей непременно возникнуть с момента вступления ребенка в совершеннолетие?

Конечно, нет.

Но тогда как такое знание возникает в том случае, когда носители этой информации, т.е. сами родители, уже умерли? Случайным образом по принципу «где-то что-то услышал» или на основе системного поиска и анализа информации?

В случае с долей в уставном капитале ООО какой-либо системный и юридически корректный поиск информации возможен только путем обращения к сведениям, включенным в государственный реестр юридических лиц и индивидуальных предпринимателей (ЕГРЮЛ).

Изменения в ЕГРЮЛ, фиксирующие состоявшееся хищение доли, были внесены в 2002 году (кстати, аж через 3 года после фабрикации договора купли-продажи; вероятно, вор выжидал, когда все дело покроется пылью забвения и истечет общий срок исковой давности, и это обстоятельство также никак не было оценено судом).

Поскольку именно с 2002 года информация о нарушении прав наследника, ставшего к тому времени совершеннолетним лицом, стала открытой по факту внесения ее в ЕГРЮЛ, суд посчитал правильным именно с этого года отсчитать 10-летний срок исковой давности по требованию наследника, и постановил, что этот срок истек в 2012 году.

Иными словами, суд решил, что ранее никак не посвященный в дела своих родителей ребенок с 2002 года приобрел или должен был приобрести знание о том, каким корпоративным имуществом наследодателя он обладает по праву наследования, и какого корпоративного имущества он лишился в результате неправомерных действий других лиц.

Тем более, что к 2002 году ребенок стал совершеннолетним и, по логике суда, уж точно мог начать тотальный просмотр находящихся в открытом доступе сведений из ЕГРЮЛ. Хотя бы по наитию, на всякий случай, интуитивно, по принципу «а вдруг что-нибудь найду».

Мне такая логика представляется неправильной.

Несовершеннолетие гражданина и почти мгновенная смерть его родителя после неправомерного выбытия корпоративного имущества из собственности последнего, а значит и из состава наследственного имущества, а также невозможность всерьез обсуждать возникновение у наследника с наступлением совершеннолетия подразумеваемой обязанности в течение многих лет заниматься тотальным изучением записей в ЕГРЮЛ для выявления возможных нарушений его прав, говорит в пользу того, что уважительные обстоятельства для восстановления срока исковой давности были.

Иск был копеечный, но принципиальный. Думаю, что своим решением суд продемонстрировал нежелание погрузиться в поставленную перед ним проблему. Подход был использован сугубо формальный. Никакого нарушения закона своим решением суд не допустил, но и не защитил никакую справедливость. А если это так, то и никакого правосудия в деятельности суда в данном конкретном случае продемонстрировано не было.

Зато в очередной раз была продемонстрирована в заостренном, почти кричащем виде проблема приравнивания опубликования информации в ЕГРЮЛ (или любом ином публичном реестре) к реальному получению юридически значимых сведений конкретным гражданином.

Должна ли публикация информации в реестре считаться ее сообщением конкретному лицу по формуле «узнал или должен был узнать»? Исходя из обстоятельств обсуждаемого дела и в данном случае, - нет.

Хотя и в общем смысле эта проблема является очень серьезной.

Реестры компаний во всех развитых юрисдикциях, и Россия здесь не исключение, давно уже представляют собой гигантские по своему объему базы данных, которые физически можно просматривать только в очень узком сегменте, когда гражданин заранее знает или хотя бы представляет себе, что или кого он хочет найти. Это предполагает наличие у гражданина хотя бы минимальных исходных сведений о предмете поиска. Если таких сведений у гражданина нет по причинам, находящимся за пределами его контроля, не связанными с его личной небрежностью, то применение формулы «узнал или должен был узнать» играет в пользу несправедливости, но не правосудия.

Тем более это правильно для обсуждаемого дела. Минимальной исходной информации для поиска чего бы то ни была в ЕГРЮЛ у несовершеннолетней наследницы не просто не было, но не могло и не должно было быть именно в силу ее несовершеннолетия в тот период времени, когда такая новая информация (о хищении доли) возникла. И с наступлением совершеннолетия эта объективная неинформированность сама по себе не могла измениться.

Наследодательница не воспользовалась опытом отца Гамлета и не явилась с того света к своему ребенку, чтобы поведать ему нечто важное по поводу участия в обществе с ограниченной ответственностью с конкретным названием и конкретным ИНН, хотя именно это должно было произойти по логике суда. Как будто, ничего странного в этом нет. Так всегда бывает. Покойные родители посещают своих детей и рассказывают им, где находятся спрятанные сокровища.

В общем, Верховному суду была предоставлена возможность своим решением проникнуть в область правосудия самой высокой пробы, причем, не задевая никаких бюджетных, политических, чиновничьих и прочих важных интересов. Но этой возможностью суд не воспользовался.

Ниже для интересующихся проблемой пределов усмотрения суда в вопросе о восстановлении срока исковой давности (прощении его просрочки) я прилагаю отдельным файлом подготовленную уже некоторое время назад заметку, содержание которой странным и совершенно случайным образом совпало с обсуждаемой проблемой формализма российского суда в определении наличия уважительных причин у наследницы для восстановления пропущенного ею срока исковой давности. Получилась почти претензия на компаративистику. Хотя фактура изложенного в заметке дела, естественно, совершенно иная.

Восстановление судом пропущенного на 26 лет
срока заявления требования о предоставлении
денежного содержания из наследственного имущества

Не смог устоять против того, чтобы поделиться одной свежей новостью из англоязычного мира. Знаю, что далеко не все российские юристы относятся спокойно ко всяким американцам с англичанами, полагая для себя роднее и ближе немцев с французами, но уж больно занятна совсем недавно опубликованная информация об одном английском судебном деле в связи с наследованием. К тому же, спорили между собой индусы, являющиеся, как известно, нашими далекими предками, и, возможно, это обстоятельство позволит смягчить тот психологический дискомфорт, который может возникнуть у некоторых отечественных юристов в связи с излагаемой новостью.

Даже по меркам судов системы общего права, частенько принимающих весьма оригинальные, а порой даже экстравагантные решения, восстановление какого бы то ни было юридически значимого срока через 25 лет и 9 месяцев после его истечения, - это несомненный прорыв в область уже запредельной, сверхчеловеческой справедливости. В зону божественного правосудия.

Случай этот может заинтересовать не только российских специалистов в наследственном праве, но также процессуалистов, обсуждающих проблему выявления пределов судебного усмотрения. В статьях и монографиях у тех и у других может появиться хороший пример пикового отклонения судебного решения от устоявшейся традиции и разумно понимаемого единообразия в правоприменительной практике. Для них я привожу официальные регистрационные данные дела - [2019] EWHC 470 (Ch) - и ссылку на полный текст судебного решения.

Британское законодательство о наследовании (в данном случае The Inheritance (Provision for Family and Dependants) Act 1975 года – Закон о наследовании (о правах членов семьи и иждивенцев наследодателя) признает за отдельными категориями граждан право обжаловать происходящее или уже состоявшееся в соответствии с условиями завещания или требованиями закона распределение наследственного имущества.

Если супруг наследодателя, его ребенок или любое иное лицо, находившееся в период, непосредственно предшествовавший смерти наследодателя, в полной или частичной материальной зависимости от покойного, сочтет себя обделенным при таком распределении наследства, лишенным той разумной финансовой поддержки из состава наследственного имущества, на которую оно могло рассчитывать, такое лицо вправе обратиться в суд с требованием о перераспределении имущества.

Суд обязан проверить обоснованность претензии заявителя, его личную финансовую состоятельность и ценность той части наследства, которую он фактически получил или получит, и принять соответствующее решение. Особо обращает на себя внимание то обстоятельство, что по решению суда может быть произведено перераспределение наследства даже тогда, когда его передача разным наследникам в разных частях состоялась в строгом соответствии с законом. Оберегая принцип справедливости, суд своим решением о перераспределении может дезавуировать норму закона.

Примером из практики, когда требование о перераспределении наследственного имущества может быть удовлетворено, является рождение у вдовы наследодателя его ребенка, а также резкое изменение рыночной ситуации в случае, когда полученным наследством являлись ценные бумаги, обратившиеся внезапно в мусор, либо банкротство банка, в котором находился завещанный вклад, что оставило супруга, ребенка или иного иждивенца наследодателя без средств к существованию.

Закон устанавливает срок, до истечения которого заявление с требованием о перераспределении наследственного имущества может быть представлено в суд. Это 6 месяцев с того дня, когда судом было принято наиболее ранее по времени решение о назначении управляющего наследственным имуществом в отсутствие завещания, либо решение о подтверждении полномочий назначенного наследодателем душеприказчика.

Резон подобного ограничения очевиден: споры между наследниками могут затянуть процесс распределения наследства на годы и даже десятилетия. Чтобы этого не случилось, любые события, приведшие к впадению супруга, ребенка или иждивенца наследодателя в бедность и случившиеся за пределами указанного 6-месячного срока, приниматься во внимание не должны. Соответственно, и право на заявление требования о перераспределении наследства по истечении 6 месяцев прекращается.

Это правило закона, однако, не является вполне строгим. Закон позволяет суду извинить допущенную заявителем просрочку, не уточняя, какие именно обстоятельства являются уважительными. Эти обстоятельства определены судебной практикой.

В суд обратилась вдова скончавшегося в 1990 году наследодателя. Она просила суд восстановить пропущенный ею уже почти на 26 лет срок заявления своего права на получение разумного денежного содержания из наследственного имущества, т.е. о перераспределении наследственного имущества в связи с пребыванием ее в крайней нужде.

Казалось бы, что там перераспределять через 26 лет, но, к счастью для вдовы, главную часть наследства представлял собой жилой дом, в котором и проживала заявительница. Он никуда не делся и, теоретически, мог быть продан для того, чтобы обеспечить выплату вдове тех средств к существованию, которых она считала себя лишенной.

В деле имелось также несколько других важных обстоятельств, которые должен был принять во внимание суд, оценивая возможность удовлетворения заявления вдовы.

Она являлась третьей супругой наследодателя. Вышла за него замуж в Индии, когда тому был 61 год, а ей – 28 лет. Замужество позволило ей перебраться в Великобританию, однако, англичанкой женщина так и не стала. Проживая в этой стране с 1980 года, она не сумела освоить английский язык. Была почти безграмотна, т.к. прекратила обучение в школе в Индии в 11-летнем возрасте. В Великобритании жила полностью на попечении своего супруга. Никаких денег самостоятельно зарабатывать не могла. После смерти супруга у нее на руках остался их общий малолетний сын, с которым она много лет бедствовала. Теперь он стал ее единственной материальной опорой, хотя и сам был не вполне успешен в жизни.

Вместе с замужеством и переездом в Великобританию женщина получила четырех падчериц и одного пасынка. Это были дети ее супруга от первого брака. Старшей «доченьке» было уже 72 года. Она родилась на пять лет раньше своей мачехи. Все прочие «детишки» также уже давно перевалили за полувековой юбилей.

Именно эти дети от первого брака наследодателя и развязали войну против его вдовы. Только одна-единственная падчерица поддерживала с ней отношения. Все прочие не общались со своей мачехой принципиально.

Наследство было очень скромным. Наследодатель всю жизнь проработал низкооплачиваемым мелким государственным служащим. Единственная ценность – односемейный жилой дом, оцененный при открытии наследства в 135 тысяч фунтов. По английским меркам – жалкая лачуга. В ней и проживала вдова вместе со своим взрослым сыном и его семьей. Ко времени начала спора цена дома, а точнее, участка, на котором он расположен, существенно выросла, составив около 850 тысяч фунтов.

Все падчерицы и пасынки, в отличие от своей мачехи, встроились в британское общество и преуспели в жизни на уровне крепкого среднего класса. Получили высшее образование, обзавелись собственным жильем. Материальное благополучие, однако, не смягчило их сердца.

Во-многом, вдова сама оказалась виновата в том, что по прошествии 26 лет ей пришлось вызывать призрак покойного мужа и обращаться в суд с просьбой о восстановлении срока подачи заявления о перераспределении наследства.

В 1990 году именно она вместе с поддерживавшей с ней более или менее приличные отношения падчерицей бал назначена управляющим наследственным имуществом покойного мужа. Как вдова, она имела право на обязательную супружескую долю в размере половины стоимости наследственного имущества, но для того, чтобы эту долю получить, дом следовало продать, а этого сделано не было.

Продажу дома блокировали не только падчерицы и пасынок, которые в этом случае получили бы на каждого сущие гроши, но и сама вдова вследствие своей житейской, финансовой и юридической безграмотности. Она хотела решить проблему полюбовно, но ничего не добилась. По состоянию на 2019 год в Земельном регистре в качестве собственника недвижимости продолжал фигурировать покойник. Таково оказалось качество управления вдовой наследственным имуществом.

Семейный конфликт длился более четверти века. Так и не договорившись со своими падчерицами и пасынком о продаже дома с тем, чтобы приобрести себе для проживания еще более скромное жилье и получить хоть какие-то наличные деньги, вдова в 2017 году все же нашла в себе мужество обратиться в суд. С момента открытия наследства минуло 26 лет.

Она просила суд признать за ней право на дом, в котором провела уже 38 лет, а также определить размер причитающейся ей как вдове наследодателя обязательной единовременной денежной выплаты из стоимости наследственного имущества (так называемый законный легат – statutory legacy).

«Дети», естественно, встали на дыбы. Они оспорили требование о выплате «супружеского легата», и были успешны в этом, поскольку срок на заявление этого требования давно истек и у суда не было полномочия извинить такую просрочку. Удалось им оспорить также и требование о предоставлении вдове права на дом. Он был приобретен во время первого брака наследодателя. Смерть первой супруги делала наследниками дома самого вдовца и его детей, но, естественно, не третью жену, которая появилась в доме спустя 8 лет. Последняя проживала в этом доме, фактически, только потому, что падчерицы и пасынок поленились ее выселить.

Получив отказ в удовлетворении всех своих требований, вдова была надоумлена неким юристом-благотворителем обратиться в суд с новым требованием – о предоставлении ей как супруге наследодателя разумного денежного содержания из наследственного имущества. Но перед этим нужно было попросить суд извинить допущенную для подачи такого заявления просрочку в 25 лет и 9 месяцев, истекших после окончания тех 6 месяцев, когда подача заявления о перераспределении наследства была еще возможна.

Все говорило в пользу того, что вдову выпроводят из суда, а ее заявление со смехом отправят в мусорную корзину. Но нет, заявление было принято к рассмотрению, и суд счел для себя возможным озаботиться его тщательным изучением вкупе с анализом всех прочих обстоятельств дела.

Кратко пройдясь по содержанию всех тех помоев, которые вылили на головы друг другу участники дискуссии, суд обратился к вопросам права.

Суд отметил, что английской судебной практике известны многолетние просрочки заявления требований о предоставлении денежного содержания из наследственного имущества, но просрочка в 26 лет является из ряда вон выходящим событием.

Для того, чтобы извинить такую просрочку должны иметь место не только особые уважительные обстоятельства, но также должно выполняться условие о наличии у требования заявителя судебной перспективы, т.е. о наличии у заявителя даже по прошествии стольких лет возможности получить то денежное содержание из наследственного имущества, ради которого заявление об извинении просрочки подано. Если никакой судебной перспективы у заявителя нет, то никакие даже самые чрезвычайные уважительные обстоятельства не дадут суду основания к тому, чтобы извинить просрочку.

Какие аналогии и примеры предложила судебная практика?

В 2018 году судом было принято к производству дело о предоставлении денежного содержания из наследственного имущества, несмотря на 9-летнюю просрочку подачи заявления об этом.

В 2016 году просрочка в 18 лет была сочтена непреодолимой, поскольку требование заявителя не имело никакой перспективы. Все наследство было уже давным-давно распределено и проедено наследниками.

В деле 1958 года просрочка была признана извинительной, поскольку через четыре дня после истечения установленного законом 6-месячного срока на свет появился ребенок наследодателя, и в таких условиях наследство следовало перераспределить с тем, чтобы предоставить ребенку наследодателя денежное содержание из наследственного имущества.

В деле 1970 года просрочка составила менее 2-х месяцев и была прощена судом, поскольку в течение всего 6-месячного срока наследники пытались договориться между собой полюбовно, а затем у заявителя начались проблемы со здоровьем и он уважительно пропустил срок подачи заявления в суд.

Наконец, в 1994 году просроченное на пять с половиной лет заявление 85-летней вдовы наследодателя было удовлетворено судом. Ее наследство состояло из права пожизненного проживания в семейном доме и доходных ценных бумаг. В 1993 году обвал рынка резко снизил доходность бумаг; одновременно с этим существенно возросли расходы вдовы на оплату своего лечения и ухода. Она осталась практически без средств к существованию. Суд счел обвал рынка и рост стоимости лечения уважительными причинами для прощения просрочки подачи заявления. Тем более, что дело вдовы имело судебную перспективу. В порядке перераспределения наследственного имущества семейный дом мог быть продан, и часть выручки от продажи могла составить денежное содержание заявительницы.

Но одного только оправдания просрочки некоторым событием, делающим объективно необходимым перераспределение наследственного имущества, т.е. впадением определенного в законе лица (супруга, ребенка, иждивенца) в нужду по независящему от него существенному обстоятельству, недостаточно.

Практика показывает, что извинению по причине просрочки подлежит только тот заявитель, который не пребывал в безмятежном состоянии полной пассивности, но проявлял активность к тому, что избежать перенесения вопроса о перераспределении наследства в судебную плоскость, т.е. пытался договориться. Либо тот заявитель, пассивность которого была вынужденной, навязанной ему уважительными обстоятельствами, не зависящими от его воли, как, например, в случае болезни.

В рассматриваемом деле вдова пыталась несколько раз договориться со своими оппонентами о продаже дома, но всякий раз встречала резкий отпор. Последовал также отказ на сделанное падчерицам и пасынку предложение сына вдовы о выкупе их долей в праве на дом с тем, чтобы устранить всякие препятствия к его продаже.

Резко неприязненные отношения членов семьи друг к другу, устойчиво демонстрируемые на протяжении многих лет, показали суду, что никакие действия, связанные с наследством скончавшегося в 1990 году наследодателя, без его вмешательства невозможны.

Фактически, наследственное имущество по сию пору продолжило оставаться нераспределенным между наследниками по тем правилам, выполнения которых требует закон.

Вследствие своей малограмотности и невежественности, очень плохого знания английского языка, отсутствия средств на оплату качественных юридических услуг вдова без помощи суда не сможет обеспечить реализацию своих прав на получение денежного содержания, источником которого может являться только выручка от продажи дома. А такая продажа без решения суда невозможна по причине невозможности членам семьи договориться друг с другом.

Исходя из всех этих обстоятельств, суд извинил вдове допущенную ею просрочку и позволил ей подать заявление об определении размера ее денежного содержания из наследства, скончавшегося в 1990 году супруга.

Маленький штрих: судья особо отметил в качестве замечательного то обстоятельство, что, несмотря на впадение после смерти мужа в нищету, вдова за все эти годы не прикоснулась к деньгам своего покойного супруга, размещенным в банке во вкладе. Вклад был грошовый – 1,5 тысячи фунтов, вдова знала о нем и имела право забрать деньги, но не посчитала это возможным по моральным соображениям.